| ДВОРЯНЕ |КОРОЛИ |ОРДЕНА |ТИТУЛЫ |ГАЛЕРЕИ |БАННЕРЫ |БИБЛИОТЕКА | | | | ГЕНЕАЛОГИЯ ДВОРЯН ЕВРОПЫ |
Н.А. Хачатурян
Статус западноевропейского дворянства, его внутренняя стратификация и социальные потенции
Программу круглого стола, посвященного западноевропейскому дворянству, которое занимало в средневековом обществе положение правящей элиты, отличает крайнее разнообразие тематики и отсутствие в ней доклада, сколько-нибудь обобщающего характера. Последнее обстоятельство побудило меня к тому, чтобы во вступительном сообщении попытаться наметить некоторые генеральные линии истории дворянства и истории его изучения, по возможности соотнося их с программой заседания.
Хотела бы начать с того, что заявленные авторами докладов темы зеркально отражают общее состояние науки в этом домене исторического знания. Со второй половины ХХ столетия собственно экономическая история, как у нас, так и за рубежом, теряет свой престиж, ее потеснила социальная история во всем многообразии проявлений: от истории феодальных структур — больших и малых, классов, сословий, фамилий, семьи — до человека в его среде, человека самого по себе, в его повседневной жизни (в доме, питании, браке, сексе, игре, болезнях и смерти), индивидуальном и коллективном менталитете. Последний аспект при этом оказывается наиболее предпочтительным. Изучение истории дворянства, как важной части социальной истории, подтверждает отмеченные тенденции.
Что касается отечественной науки, нельзя не обратить внимание на отсутствие в ней работ монографического характера в строгом смысле слова. Тема дворянства, как правило, возникает в качестве сопутствующего сюжета в исследованиях, посвященных деревне, рынку, городу, крестовым походам, и крестоносным государствам, Реформации, сословной и абсолютной монархии. Вместе с тем обращает на себя внимание стойкий интерес к названной теме. На состоявшейся в 1993 г. межреспубликанской конференции, организованной ИВИ РАН “Элита и этнос” в широком спектре элитных общественных групп, представленных в 32 докладах участников — земельная аристократия (элита дворянства) заняла их преимущественное внимание.
Если поставить заявленную авторами программу не в контекст истории познания, а реальной истории дворянства, становится очевидным, что разнообразные и казалось бы частные темы докладов, удивительным образом группируются по нескольким, едва ли не самым сущностным позициям этой истории. Удивительным образом потому, что общая картина, “единство целого” не были заранее продуманы, направляясь только темой заседания. Слаженность и слитность столь счастливо возникшей “случайной” композиции покоится, по моим представлениям, на трех “китах”- темах.
Первой из них я бы назвала проблему соотношения дворянства и рыцарства, связанную с общей проблемой статуса военного сословия, обозначенной темой “Круглого стола”. Оба термина, как известно, имеют в литературе двойной — узкий и более широкий смысл.
Термин “дворянство” в названии темы Круглого стола употреблен в широком смысле этого понятия, которое покрывает собой светскую часть феодального класса = доминанта. В силу общественного разделения труда еще на заре европейской истории, отошедшая от обработки земли эта общественная группа стала военным сословием, а члены ее воинами (miles). Сгруппировавшиеся вокруг вождя, а затем государя, они станут собственниками главного на том историческом этапе вида богатства — земли, которая на длительном отрезке времени останется для них прямо или опосредованно основным источником доходов и связанной с нею политической власти. Дихотомия античного общества liberi — servi заменяется новой: milites — rustici (общность, занятая сельским трудом). Слово milites вытеснит все другие
термины, которыми называли воина: sicarius, bucellarius, gladiator.Политическая и церковная мысль на рубеже I и II тысячелетия от Рождества Христова в теории трехчастного деления средневекового общества обозначит это сословие в отличие от oratores (духовенства) и laboratores (работников), общим термином — bellatores, призванных защищать порядок. Однако, прежде чем это произойдет, уже в IX веке резко возрастет значение конного тяжело вооруженного воина, радикально изменившего структуру и стратегию армии. Новые miles, обозначаемые теперь термином cabalieros, cavaliers, chevaliers, защищали донжон своего сеньора — шателена, обеспечивали его военные экспедиции и осуществляли социальные функции во взаимоотношениях сеньора с зависимыми от него людьми (rustici). Группа заметно разрастается численно в жестоких и опасных условиях западноевропейского мира IX — XI вв., напряженность которому создавали как политическая раздробленность, так и внешняя опасность, связанная с набегами викингов, мадьяр и сарацинов. В исходной точке своего развития эта группа воинов - конников (рыцарей - шевалье) отличалась от наследственного дворянства, объединяя в своем составе чаще всего выходцев из крестьян, министериалов, лиц, связанных с земельной аристократией лишь маргинальными узами.
Однако, постепенно, из положения в свите сеньора — она “оседала на землю”. Какая-то часть ее представителей могла обзавестись своим донжоном. После этого группа неизбежно интегрировалась в общность наследственного дворянства, чему способствовал обряд посвящения в рыцари (rite initiatique, d’adoubement). Обряд превращал конного воина= кавалериста в благородного рыцаря - шевалье. С XII в. процедура d’adoubement становится всеобщей в среде военного сословия, в качестве непременного условия, подтверждавшего принадлежность дворян рыцарям и наоборот. Л. Женико напишет по этому случаю, что дворяне от рождения укрепляли свое дворянство статусом рыцаря. Обеспечивая селекцию, обряд поднял престиж воинов в целом, подтвердил их претензию на “благородство” и соответственно дистанцированность от неблагородной массы “трудящихся”.Решающую роль в этом процессе сыграла церковь, которая морализировала насилие, — сначала в борьбе с ним в движении Божий мир, направленном на обеспечение “гражданского” мира, затем в пропаганде и организации крестовых походов, призванных решать задачу внешней борьбы с “неверными”. Церковь обеспечила сакральный престиж церемонии посвящения, включив в нее условия: ночное бодрствование в молитвах, благословение оружия, клятва на Евангелии, причастие.
Объединительные тенденции, обнаружившие себя в процессе кристаллизации статуса и его корпоративной природе в целом, отнюдь не исчерпывали всей сложности проблем, связанных с вопросом принадлежности к статусу, который в общем виде предполагал обладание фьером, политические, в первую очередь, судебные права, некоторые исключительные привилегии типа права ношения оружия, налоговые исключения, особое семейное право.
Процедура d’adoubement в условиях экономических трудностей XIII — XV веков, которые переживает дворянство, займет преимущественные позиции: законный наследник фьефа и статуса иногда не мог преодолеть барьер посвящения, оставаясь на положении оруженосца и рассчитывая на милость монарха или феодальной аристократии, освобождавших соискателя от личных затрат на процедуру.
Внутри сословия, естественно, сохраняется разница в имущественном положении и месте дворянина на ступеньках иерархической лестницы, закреплявшая границу между noblesse - chevalier, — обладателями фьефов, титулов, политических прав, — и milites - chevaliers, собственно служилым воинством, так называемой “малой аристократией”. Граница варьировала по странам и по степени выраженности или самоопределению прослоек, будучи весьма заметной, к примеру, в Германии и странах Пиренейского полуострова. В целом в Западной Европе исследователи отмечают для XIV — XV вв. тенденцию к некоторой “демократизации” внутренней жизни сословия, которая получила отражение прежде всего в сфере его политической жизни. Имею в виду участие наряду с магнатами в сословно
-представительных органах среднего и мелкого дворянства. Последние могли самоопределяться в самостоятельную группу, образовав отдельную палату своих депутатов, как это случилось в Англии, Арагоне или Венгрии. Польское дворянство вообще дало крайний пример формального уравнения всех его членов в политических правах, реализовав в сейме принцип “одна свобода и для всех” (право вето).Однако право представительства на общегосударственном уровне еще не обеспечивало реального политического веса и значимости “малой аристократии”. Это подтверждает история Палаты общин английского Парламента, значение которой было гарантировано союзом мелкого и среднего дворянства с городскими представителями.
Опыт средневековой истории показал, что статус дворянства в целом и его внутренняя социальная стратификация претерпевали заметную модификацию под влиянием как экономического, так политического и даже этнического фактора. В последнем случае я имею в виду статуты о “чистоте крови” в Испании, которые дискриминировали выходцев из христианизированных слоев еврейского и арабского населения, пытавшихся проникнуть в дворянство. Наблюдаемый в ряде случаев вариант важного для судеб сословия ослабления его нижней границы и пополнение его состава за счет активных выходцев из числа неблагородных, главным образом горожан, происходило благодаря увлечению частью дворянства хозяйственной функцией в условиях рынка. Аналогичный результат мог стать следствием занятий на службе в государственном аппарате; аноблирование по должности создало особую прослойку чиновного дворянства, отличную от наследственного. Эти факты позволяют говорить о поливалентности сословия и его значительном потенциале. Впрочем, способность дворянства вписываться в общество, шагать вместе с меняющимся обществом поучительна отсутствием однозначных результатов и не исключала парадоксов. Оформление английских джентри в ряду других причин обернется в конечном счете ослаблением класса феодальных земельных собственников в целом и ранней буржуазной революцией. Гораздо более традиционное, привязанное к военной функции французское дворянство удержится у власти до конца XVIII в., в частности, благодаря подкрепившему позиции феодальных собственников дворянству мантии.
В контексте “выживаемости” сословия особый интерес представляет вопрос об эволюции вассальных связей, которые подобно статусу конституировали сословие. Этот второй важный аспект общей истории западноевропейского дворянства, который хотелось бы выделить.
Западноевропейский вариант феодализма, который характеризуется номинальным для монарха правом верховной земельной собственности и концентрацией ее преимущественно в частном секторе, стимулирует исключительное развитие системы условной собственности. Это обстоятельство в свою очередь обеспечивает классу внутреннюю консолидацию, реализованную в институте вассалитета. Консолидация, как известно, не исключала внутренних противоречий и войны как способа их разрешения. Что касается разветвленного института вассалитета, как всякое историческое явление оно могло превращаться в свою противоположность. Имею в виду получивший распространение факт, когда вассал служил нескольким сеньорам и следовательно не служил никому. Общество боролось с этой стихией и, упорядочивая вассальные связи, ввело в феодальное право понятие главной вассальной присяги
hommage lige. В централизующихся государствах (таких как Франция и Испания) королевская власть стремилась ее монополизировать. Вассальные связи стали непременным компонентом и фактором экономической и политической жизни сословия, а также государственных и международных отношений. В контексте исторической судьбы и перспектив сословия весьма существенным представляется вопрос об изменении природы вассальных связей.Институт вассальных связей, был, как и обретение статуса, подкреплен ритуальным церемониалом. Основными компонентами его являлись акт hommage (присяга), когда коленопреклоненный рыцарь вкладывал свои руки в руки сеньора, и клятва верности, которая сакрализировала их телесную (плотскую) связь immixtio manum. Первым нарушением идеала явилось введение вассала в обладание фьером (casement — оседание на землю), которое порождало материальную связь. Отношения как бы переворачивались: на этапе, когда вассалы находились в свите — вещная сторона их связи с сеньором (кормление и содержание) обеспеченная земельной собственностью последнего и военной добычей, отступала на второй план, точнее была скрыта личными отношениями службы, верности и покровительства. Теперь вассальная связь становится следствием фьефа. Постепенно реальный вещный элемент берет верх над личным, трансформируя вассальные связи и вытесняя их институтом подданства. Любопытную переходную ситуацию отразили XIV — XV века, период, который некоторые исследователи, желая подчеркнуть новое качество внутренних связей, называют временем “feodalite prolon
ge , “batarde”. Он демонстрировал пестроту форм, в которой соседствовали старые формы feodalite , опирающиеся на оммаж и фьеф — с новой формой фьеф — ренты (фьеф de bourse в Англии), которая еще сопровождается процедурой hommage, однако, вместо фьефа появляется ежегодная денежная плата за службу. Уже к концу XV в., и эта форма уходит со сцены, вытесняясь контрактной службой. В ней вообще исключен hommage, однако, “контрактники” носят знак своей связи с сеньором — ливрею. Они сами, в свою очередь, могут заключить контракт с достаточно широкой группой людей, составив военную команду в несколько сотен единиц, находящихся на службе магнатов или короля. Параллельно фьеф-ренте и контрактам в эту переходную эпоху короли и принцы гальванизируют институт рыцарских орденов.Все эти новые и старые формы сосуществуя и дополняя друг друга, способствовали перегруппировке сил сословия. Контрактные связи накладываясь поверх традиционных вассальных, расширяли практику военных и политических альянсов. В этих изменениях следует искать источник бандитизма дворянства, невиданной до сих пор по масштабам борьбы феодальных группировок уже в XV в. Вместе с тем здесь же коренились возможности для усиления центральной власти.
В отличие от бесстрастного и в конечном счете разрушительного воздействия экономической эволюции политика государственной власти выглядит не столь однозначной. Однако и в этом случае, направленная на сохранение и поддержку сословия приобщением его к службе в постоянной армии или государственном аппарате, она “огосударствляла” систему feodalite и содействовала формированию института подданства, который составит непременный компонент государства нового времени.
Несмотря на разрушительные импульсы, уже на рубеже раннего нового времени — дворянство продолжало удерживать политическую власть и преимущественные позиции в обладании фондом земельной собственности. Источник силы таился в целом замедленном процессе эволюции крестьянства: Западная Европа на основной части своей территории дает вариант длительного сохранения мелкого производства. Часть дворянства оказалась способной вписаться в качестве активной силы в систему рыночных отношений и даже предпринимательства, подобно английскому джентри. В Восточной Германии и Восточной Европе дворяне станут организаторами хлебной коммерции, на другом краю их собратья — испанские дворяне Месты, занявшиеся разведением овец, будут контролировать 2/3 национальной территории. Теряя монополию на военную функцию в перспективе радикального переворота в судьбах армии, благодаря артиллерии и возрастанию роли пехоты, дворянство однако еще длительное время будет удерживать свои позиции в армии в качестве воинов - профессионалов и ее офицерского состава. Феномен живучести дворянства как общественной группы не исчерпывается только рамками средневековой истории. Его жизнь продолжится в новом времени в условиях буржуазного общества XVIII — XIX веков. Уступив экономические позиции, дворянство сохранит часть земельной собственности, приспособится в той или иной степени к новым общественным отношениям и, главное, останется в составе политической элиты с высокой степенью активности. Политизированная общественная мысль и историография XIX столетия даст уничижительную характеристику сословию, от агрессивности и паразитизма которого, по их мнению, выгодно отличались экономные и деятельные предприниматели. Конечно, объективная оценка исторической роли и места дворянства предполагает осознание историками ответственности этой части общества за издержки средневекового этапа человеческой истории, связанные с насилием — политическим и социальным. Тем не менее, очевидно, не следует отказывать дворянству в способности преодолевать эгоистические интересы и содействовать общественному благу.
И, наконец, последний, просматриваемый в нашей программе аспект культурно-идеологической истории дворянства, которая воспроизводит ни что иное, как процесс самоидентификации сословия, его знания о самом себе на путях цивилизационного развития. Я бы подчеркнула исключительное значение двух факторов в этом процессе.
Во-первых, значение церкви. Она способствовала оформлению рыцарской идеологии и этики, которые должны были привести в равновесие престиж слоя и его достоинства. Именно она христианизировала культ воина, личной верности и военной доблести существовавший в варварском обществе. Важнейшими компонентами модифицированной этики стали понятия храбрости (pouesse) как сублимации насилия, благоразумия (sagesse) и солидарности, символическим выражением которой может служить печать Ордена тамплиеров с изображением двух рыцарей на одном коне
.Вторую линию воздействия составляли импульсы, идущие от политической власти и территориально-этнического самоопределения государств. Они способствовали оформлению национальной идеологии и национального самосознания дворянства.
Уже отмеченный нами факт особого значения ритуала в социальной и политической жизни дворянства, составляет также важную часть его культурной истории. Потому неслучайно современная наука включила рыцарство в актуальную тему “играющего человека”. Это позволило ей по-новому взглянуть на ритуальную и символическую сторону рыцарской жизни, в частности, на турниры. Новые подходы подключили к исследованию иконографию, что позволило посмотреть на образы в искусстве и геральдике как на исторический документ, в котором анализируется жест, тело
в пространстве, логика фигур и цвет. Элитарный характер дворянской культуры и фанатизм рыцарской идеологии, как впрочем и всякой другой идеологии, не может скрыть того обстоятельства, что западноевропейское общество создало трудно достижимый, но непреходящий по значению для человечества образ рыцаря без страха и упрека. Духовные ценности и созданная дворянством “цивилизация манер” сыграли исключительную роль в оформлении европейской культуры нового времени и самого европейского современного человека. И в этом случае невозможно не подчеркнуть того обстоятельства, что дворянское направление еще долгое время не растворится в культурной жизни нового времени, а такое мощное интеллектуальное и культурное явление как романтизм, направленный на восстановление средневековых ценностей в противовес буржуазному прагматизму, станет плодом, главным образом, дворянской прослойки общества.На этом я хотела бы завершить свою попытку общего взгляда на тему Дворянство и Рыцарство и предоставить слово докладчикам.
Литература к докладу.